Либералы много говорят о защите человеческих прав и свобод, о демократии, обвиняя и правых, и левых своих оппонентов в посягательстве на них. Но что в действительности кроется за либеральной апологетикой свободы? Всегда ли «демократия» и «либерализм» были синонимами, или нам чего-то недоговаривают? Следуют ли сами либералы своим идеалам на практике? Обо всём этом — в подробной статье Александра Ру.

ИДЕОЛОГИЯ-ГЕГЕМОН

Либерализм на сегодняшний день – главенствующая политическая идеология в мире. Подавляющее число конституций стран земного шара написаны под ее влиянием либо являются прямым ее порождением. Подавляющее число западных и отечественных СМИ и продуктов масскульта имеют либеральный характер. Свобода слова, печати, совести, гарантии личной и физической неприкосновенности, неприкосновенности имущества и т.д. – разве большинство стало бы отрицать ценность этих прав и свобод, отстаиванием которых кичится либерализм? Беда только в том, что либералы заявляют о своей главенствующей роли в деле защиты этих основополагающих для западной цивилизации ценностей. Они заявляют об этом так же громко, как и, добиваясь власти, обвиняют всех прочих, – коммунистов, консерваторов, националистов, – в надругательстве над этими своими святынями свободы.  Остается лишь задать вопрос: насколько эффективно, – не только на словах, а на деле, – они сами защищают означенные права и свободы, и вообще, способны ли они их целиком утвердить в жизнь в условиях нашего капиталистического мира?

Задавшись этим вопросом, отвернувшись от скрижалей завета либерализма, от его конституций и политических трактатов, и повернувшись лицом к его практике и фактам, мы, как сильно бы ни терли глаза, прямого совпадения того, что есть в жизни либеральных режимов, с тем, что написано в их завете, не увидим. Сколь свободным и демократичным ни было бы государство, все равно в нем СМИ занимаются пропагандой и ограничивают доступ к нежелательной информации, людей, типа Джулиана Ассанжа, пытающихся пролить свет на преступления бюрократии, сажают и угрожают им смертью, а конфиденциальность личных данных граждан ставится под вопрос. Почему так происходит? Неужели либерализм, демократия или капитализм не работают? Ведь в сознании многих эти три понятия давно стали синонимами. Попробуем разобраться. Для этого обратимся к тем условиям, в которых либерализм складывался, рассмотрим, какие изменения он претерпевал и как связан с упомянутыми демократией и капитализмом.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ ЛИБЕРАЛИЗМА

У либералов, в особенности у российских либералов, короткая память и довольно избирательное отношение к прошлому. Они могут часами рассказывать о преступлениях советского режима или рассуждать о бедной на достижения и богатой на всевозможные мерзости истории Отечества. Но в то же время нередко забывают о событиях совсем недавних. Например, о грабительской приватизации 90-х годов. О резком обнищании населения и взлете преступности, ей вызванными. О расстреле под единодушное гиканье либералов демократически избранного Парламента в 1993 году. О позорно развязанной и почти проигранной Чеченской войне. О многих и многих жертвах переходной эпохи, той эпохи, когда у России «почти получилось», с точки зрения либералов, стать вполне приличной, демократической страной. И, естественно, либералы как-то не спешат призывать к ответу виновников тех жертв, той разрухи, которые были вызваны этой эпохой, не спешат требовать компенсаций для пострадавших, потерявших дом, работу, а порой и родных. Как известно, у нас во всех бедах виноват Иосиф Сталин, ну, на худой конец, «упырь» Иван Грозный. Пускай они отвечают. А кто же еще? Соцопросы, правда, до сих пор указывают на то, что народ в вопросе причин и следствий несколько опережает по сообразительности и угадыванию истинной «родины нашего страха» наших либералов, что лишний раз заставляет хмурить их «просвещенные» лбы и, разводя руками, говорить о «совковости» населения страны, до сих пор с симпатией относящегося к своему советскому прошлому.

Пробелы в знании истории только расширяются по мере того, как речь заходит о все более давних событиях и явлениях. И тут даже можно не принимать во внимание ориентированных на молодняк недоучках, вроде Дудя или стримерши Карины, которые берут на себя смелость быть рупором либерализма. Так получается, что либералы в массе своей или вообще не знают или почти не знают каковы действительные исторические корни проповедуемых ими убеждений. Либерализм в гораздо большей степени, нежели все прочие идеологии, для масс выступает в качестве антиисторического мышления. Кажется, это только у коммунистов есть своя история, у социалистов, анархистов, националистов, у кого угодно, но только не у либералов. Принципы, как кажется многим либералам, которыми они руководствуются, существовали всегда, они следствие так называемого «естественного права», данного от рождения, и пересмотру не подлежат. В общем, при таком раскладе, либералам и предъявить оказывается нечего. Ну разве войны, в которых участвуют или участвовали либеральные демократии. «Но это, – скажет, покачав головой либерал, – лишь эксцессы государства, к самим либеральным принципам это не относится». А как же негативный эффект от либеральных реформ на постсоветском пространстве? И вновь: «Какое отношение это имеет к принципам?» Ну, а… «К принципам либеральным это относится?» И так до бесконечности, как и рассуждения о священном праве говорить то, что думаешь, верить в то, во что хочешь верить, распоряжаться тем, что имеешь и т.д., и т.п.

В таком ключе, например, мыслит либерализм философ Н. Бердяев в своей книге «Философия неравенства». Он называет его «настроением и миросозерцанием культурных слоев общества», очень лестное для многих либералов замечание. Бердяев также пишет и об «антиисторичности» либерализма. Он заявляет, что либерализм вообще присущ природе человека, но добавляет, что «декларация прав человека должна быть связана с декларацией обязанностей человека», с «декларацией прав Бога», тем самым пытаясь примерить религию и либеральную идеологию. И вот такие философы, как Н. Бердяев или И. Ильин, ныне в постсоветской России провозглашаются одними из центральных фигур в истории русской философии. Не случайно ли так получается? А, может, так получается потому, что идеологии ими выраженные, так удобны и близки нынешнему правящему классу? Разница между двумя философами лишь в том, что Бердяев – продукт для умов более умеренных, либеральных, а Ильин с его национализмом и воинственным православием – для рьяных консерваторов. Так или иначе, на всех них с их проповедью религиозной духовности, с их иррационализмом лежит оттенок реакции, как и на классе, взявшем власть в руки в 90-е годы.

И все-таки либерализм, как и все на свете, обладает своей историей. И если большинству адептов либерализма она не знакома, то нас ничего не ограничивает историю эту рассмотреть самостоятельно, что ниже и будет проделано.

СВОБОДА ИЛИ РАВЕНСТВО?

Обратимся только напоследок снова к нашему бородатому философу. Бердяев пишет в своей «Философии неравенства», что свобода «это ценность – более дорогая человеческому меньшинству, чем человеческому большинству, обращённая прежде всего к личности, к индивидуальности. В революциях никогда не торжествовал либерализм. Не только в социальных, но и в политических революциях он не торжествовал, ибо во всех революциях поднимались массы. Масса же всегда имеет пафос равенства, а не свободы».  С какого конца не взгляни, в одной этой цитате – полнейшее выражение мировоззрения нашего, российского современного либерала. С одной стороны, в этих словах мы видим элитаризм, оторванность от народа, отнесение себя к избранному человеческому меньшинству. С другой, угадываем брезгливость к народным массам и боязнь революции как восстания черни, одержимой жаждой грабежа, идеей «все взять и поделить». В своей книжке Бердяев не раз противопоставляет равенство и свободу как явления несовместимые. И в лучших традициях Оруэлла прямо утверждает, что равенство-де ведет к несвободе, тогда как «настоящая» свобода невозможна без неравенства. За состояние равенства наш великий ум, естественно, выдает карикатуру: полный унылого разнообразия, обезличенный мир, обделенный талантами, «без качественного содержания, без качественного различия».  Ну прямо картинка из очередного полотна об «унылом» СССР в тусклых тонах и приглушенном свете, как и полагается пропагандистскому продукту. Только Бердяев описал эту картинку раньше и Оруэлла, и антисоветской кинопропаганды, в далеком 1923 году.

Но стоит ли удивляться, что масса не слишком разделяет ту любовь к свободе избранного меньшинства, о которой писал Бердяев? Почему бы здесь прямо не указать, что по такой логике буржуазная или аристократическая свобода меньшинства достигается исключительно за счет несвободы большинства, что их свобода – это свобода сытого, свобода, обеспеченная солидным капиталом? Оставшееся большинство же, живя в эксплуататорском обществе, в первую очередь обычно желает свободы от нужды и неопределенности. И лишь по мере освобождении от гнета последних другие свободы для большинства станут здоровой необходимостью. Но Бердяев этого не хочет понять, впадая в метафизику и рисуя картины, достойные романов Достоевского, о приходе бесовской утопии равенства на нашу грешную землю. Стоит ли говорить, сознание какого класса здесь находит свое выражение?

ДИТЯ РЕВОЛЮЦИЙ

Поставим точку в разборе либерально-консервативного учения Бердяева, напоследок обратившись лишь к его утверждению, что либерализму, мол, чужда революционность, что в революциях, мол, «никогда не торжествовал либерализм». Выше уже было сказано, что либералы в массе своей сами плохо представляют исторические корни их мировоззрения. И здесь, в словах Бердяева, мы лишний раз находим подтверждение этого. Остается только хлопнуть «выдающегося» русского философа по рукам и прямо сказать, что он опять водит читателя за нос. Если либерализм и утратил впоследствии свою революционность, то изначально он, напротив, являлся плоть от плоти дитем буржуазных революций.

Вспомним отцов либерализма. Вспомним те споры и противоречия, которые породили либеральную систему мысли. Родиной классического либерализма считается Англия, а отправной точкой развития этой идеологии – богатый на революционные потрясения XVII век.

Основополагающей работой английского либерализма стоит считать «Два трактата о правлении» Джона Локка 1689 года. Эта была работа, ставшая ответом как на Славную революцию 1688 года и предшествующие ей Гражданскую войну, диктатуру Кромвеля, реставрацию монархической власти, так и на другой фундаментальный политический труд XVII века – «Левиафан» Томаса Гоббса.  В последней Гоббс, современник диктатуры Кромвеля, отстаивал идею неограниченной власти сюзерена, утвержденную «путем взаимного договора между собой огромного множества людей» для «их мира и общей защиты». Либерал Локк же, вступая с Гоббсом в спор, писал о вреде неограниченной власти и осуждал абсолютистские режимы. И работа Гоббса, и работа Локка отражают те социально-политические ситуации, которые были пережиты и осмыслены обоими мыслителями.

Они были вызваны революционными потрясениями, сломом феодального абсолютистского государства под напором развивающихся капиталистических отношений. В Англии капиталистический дух, найдя свое этическое и религиозное оформление в пуританизме с его проповедью трудолюбия, бережливости и независимости, стал духом оппозиции к старой феодальной власти. Реакционный монархический режим не мог найти поддержку у расширяющейся прослойки буржуазии, у джентри и йоменов, стремящихся упрочить свое положение, обезопасить свое имущество и свои религиозные принципы. И при первом же серьезном государственном кризисе, проявившемся в сепаратистских движениях в Ирландии и Шотландии, деспотическая королевская зашаталась. Парламент восстал против короля. Революция, в которую были втянуты широкие народные слои, очень скоро переросла в кровавую Гражданскую войну, приведшую сначала к казни короля, а затем к диктатуре смирителя Кромвеля.

Власть молодой английской буржуазии утверждалась насилием, с одной стороны, направленным против старой феодальной аристократии и короля, с другой, против носителей иллюзий установления более справедливого общества, левеллеров и диггеров, против бунтующей деревенской и городской бедноты. В конце концов, буржуазия получила те свободы и права, о которых мечтала. Она обезопасила свою собственность и приобрела политическую власть. Либеральная мысль, рожденная после кровавых боен гражданской войны, должна была закрепить те достижения, которых буржуазия добилась.

И Гоббс, и Локк в деле утверждения нового порядка, подрыва феодального государства и его идеологии сделали не меньше, чем пики «круглоголовых», солдат революции. Они лишили государство в лице короля сакрального ореола, которым оно до этого обладало. Они прямо указали на социальную, а не отеческую или божественную, природу государства и, в этом смысле, лишили его самостоятельного значения. Теперь государство объявлялось инструментом, но не целью, слугой, а не господином. Государство, утверждал Джон Локк, своей целью должно иметь защиту жизни, прав и собственности его граждан. Собственности Локк уделяет отдельное место, утверждая, что именно она является «причиной, по которой люди вступают в общество» и посягательство на нее оправдает сопротивление и народное восстание. Согласно логике английского мыслителя, государство не является просто следствием объединения людей, оно прежде всего, – и здесь обнаруживается буржуазный характер идеологии либерализма, – является следствием объединения собственников для защиты своих интересов. Также Локк пишет о верховенстве закона, о разделении властей, об «естественном состоянии», которое, вопреки Бердяеву, у Локка таки предполагает сочетание равенства и свободы, и вытекающем из него «естественном праве». Основной комплекс этих идей впоследствии перекочует в труды Монтескье, Адама Смита, Франклина, будут впитаны конституциями первых буржуазных республик.

Итак, из всего вышеизложенного видны буржуазные корни и характер либерализма. Либерализм начиная с первого своего идеолога, с момента взятия власти буржуазией, есть и остается мировоззрением класса собственников, класса, противопоставившего себя, свой эгоизм, не только государству, но, в конце концов, и обществу. И государство, и общество, в целом, он лишает какой-либо самостоятельной ценности и задач помимо задач охранения собственности, а также прав и свобод ее владельцев. С другой стороны, как показывает история Нового времени, такое либеральное общество может существовать лишь до тех пор, пока благополучию буржуазного класса ничто не мешает накапливать богатства и расширять влияние за счет освоения внешнего или внутреннего рынков. Но в случае социального или экономического вызова на смену социальному нигилизму приходит «героическая» эпоха, время бонапартизма или фашизма. Буржуа вдруг вспоминают о том, что они являются частью «великой нации», поруганную честь и благополучие которой они должны защищать, и готовятся к хищническому, грабительскому походу к соседям или в дома сомнительных граждан: к евреям, коммунистам, мигрантам, геям и т.д., якобы в очередной раз ставших причиной банкротства «великой нации».

Совершенно ясно поэтому, что либеральная проповедь прав, свобод и неприкосновенности частной собственности должна была рано или поздно вступить в конфликт с требованиями социальной справедливости, с требованиями реального, а не формального, равенства и свобод для большинства. И этот конфликт навсегда развел либерализм и социализм как две враждебные идеологии. Прежде, чем затронуть историю этого конфликта, нужно все же окинуть взглядом некоторые важные стороны развития либеральной мысли, без которых картина была бы явно неполной.

ДЕМОКРАТИЯ И ЛИБЕРАЛИЗМ

Либерализм уже в силу своей классовой природы должен был бы носить антидемократический характер. Собственно, он до сих пор этот характер, пусть и не в явной форме, носит в себе. Надо вспомнить, что это либеральная буржуазия на протяжении долгого времени там, где получала власть, стремилась ограничить участие большинства в политической жизни общества: вводила имущественный ценз на выборах, усложняла избирательный процесс, поражала в правах целые группы населения, например, чернокожих в США, не допуская последних к выборам в ряде южных штатах даже после отмены рабства.

Иронично, но сейчас либеральный Запад считается оплотом демократии и заодно его «разносчиком». И выражение «либеральная демократия» как бы кажется избыточным. «А какая еще, – спросит незадачливый либерал, – бывает демократия?  Неужели, советская?» В действительности же борьба за демократию, хотя бы и в рамках буржуазной республики, изначально была делом социалистов, рабочих, делом нелиберальных якобинцев, эберистов и «бешенных», если вспомнить Великую Французскую революцию. Демократизация общества и государственных институтов вовсе не заслуга либералов, но результат противостояния капиталистических классов. Можно, например, здесь вспомнить чартистов – движение английского рабочего класса в XIX веке за предоставление политических прав. Или хотя бы ту роль, какую сыграли российские социалисты в революции 1905 года, итогом которой было установление Государственной Думы.

Постепенная демократизация, вызванная классовым противостоянием, способствовала созданию более гибкой политической системы, предполагающей возможность уступок со стороны буржуазии по отношению к рабочему классу, но с сохранением ей господствующего положения. Таким образом выстраивалась так называемая «западная демократия», позволяющая менять кое-что, ничего по существу не меняя.

Вместе с демократизацией капиталистического общества демократизировался либерализм. И если еще в середине XIX века его идеологи в лице Алексиса де Токвиля и Джона Стюарта Милля, отмечая многие положительные черты демократии, все еще пугали образованную публику «тиранией большинства», то есть властью необразованной и развращенной «черни», то к концу позапрошлого века либерализм окончательно примеряется с идеей демократии, но только в той степени, с какой буржуазия смиряется с распространением всеобщего избирательного права.

Однако каким бы демократичным ни выглядело буржуазное общество, сколь прозрачны ни были его политические институты, в этом обществе голос представителя неимущего большинства всегда будет тише голоса имущего меньшинства, в руках которого мощнейшие инструменты политической пропаганды, начиная от государственных буржуазных каналов, кончая интернетом, а также административные и финансовые рычаги. Мы на примере России можем видеть, сколь смехотворна та суверенная демократия, которой нам предлагает довольствоваться отечественная буржуазия, лишний раз своими действиями подтверждающая тезис коммунистов о том, что реальная демократия неосуществима в капиталистическом обществе.

ЛИБЕРАЛИЗМ И ЕГО «НЕВИДИМАЯ РУКА»

Либерализм, как идеология класса собственников, неизбежно должна была прийти к утверждению свободы рыночных отношений. Это означает уничтожение тех преград, как государственных, так и моральных, которые ограничивают свободу продавать, покупать и сдавать внаем присваиваемую капиталистом собственность. Собственник начинает выстраивать и свои отношения с предметами и людьми, его окружающими, как с товарами, отчужденными от их естественной среды и от самих себя, как с инструментами достижения прибыли или собственного удовольствия. Но здесь обнаруживается антигуманная суть буржуазных отношений, отстаиваемых идеологами либерализма, и прямо противоречащая кантовскому принципу нравственности, согласно которому человек не должен восприниматься только средством, но всегда целью. При капиталистической же системе, как и при любой системе, построенной на эксплуатации, подавляющее число людей выступают только как средства для поддержания приемлемого для эксплуататорских классов существования. Последнее понимают и сами представители этого класса, по крайней мере самые продвинутые из них, оправдывая себя, правда, теми цивилизационными благами, которые такое положение дает. Все эти блага, как утверждал прославленный либеральный политэконом Адам Смит, как и существующее в обществе неравенство и эксплуатация, есть следствие разделения труда. При этом сам Адам Смит не выводил, что любят делать некоторые современные буржуазные идеологи, социальное неравенство из неравенства природных способностей.  Напротив, он писал: «Различные люди отличаются друг от друга своими естественными способностями гораздо меньше, чем мы предполагаем, и само различие способностей, которыми отличаются они в своем зрелом возрасте, во многих случаях является не столько причиной, сколько следствием разделения труда». То есть, Адам Смит прекрасно понимал, что изначально, от природы люди вовсе не обречены ни на неравенство имущественное, ни на неравенство способностей. Что неравными, как в интеллектуальном, так и социальном плане, их прежде всего делает существующая система разделения труда, предполагающая всегда развитие способностей и навыков у одних индивидов за счет труда и усердия других. Так, например, в буржуазном обществе рабочий, трудящийся с утра до вечера и обеспечивающий прибыль своему хозяину, обеспечивает также развитие его потомству, на которого, в свою очередь, работают репетиторы, воспитатели, частные учителя. В то же самое время нередко дети самого рабочего оказываются лишены не только хорошего образования, но даже и достаточного родительского внимания, воспитываясь улицей, перенимая стереотипы и привычки у улицы. Совершенно понятно поэтому, что они вряд ли поднимутся выше своих родителей по социальной лестнице. Получается, что рабочий, трудясь для развития капиталиста, для интеллектуального совершенствования его отпрысков, в капиталистическом мире лишает того же самого своих детей.

Адаму Смиту также принадлежит метафора «невидимой руки» (invisible hand). Однако изначально она имела более широкое и глубокое содержание, чем принято считать, и лишь отчасти ее можно отнести к рынку. Да и сама прибавка «рынок» в конце указанного выражения появилась только после смерти выдающегося политэконома. Итак, восстановим контекст выражения «невидимая рука». Откроем II главу IV книги «Исследования о природе и причинах богатства народов», главного труда Адама Смита, и прочтем следующее: «Разумеется, обычно он[капиталист] не имеет в виду содействовать общественной пользе и не сознает, насколько он содействует ей. Предпочитая оказывать поддержку отечественному производству, а не иностранному, он имеет в виду лишь свой собственный интерес, и осуществляя это производство таким образом, чтобы его продукт обладал максимальной стоимостью, он преследует лишь свою собственную выгоду, причём в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это».

Как можно видеть, здесь речь идет не столько о рынке, сколько о благе, рождаемым эгоизмом буржуа, который в погоне за прибылью, приносит пользу не только себе, но и обществу в целом, его экономике. «Невидимая рука» Адама Смита удивительным образом превращает личную корысть капиталиста в общественное благо. Сама эта мысль потом будет повторена не раз в трудах либералов и не только. Его история столь же богата, как и история нашего либерального мира. В какой-то степени, она же была воспроизведена Чубайсом, заявившем в конце 2018 года о неблагодарности россиян по отношению к олигархам, развивающих российскую экономику. Этот крайний случай либерального кретинизма отражает, однако, общую для либералов тенденцию воспринимать капиталиста, помешенного на барыше, бесспорным героем, двигающим общество вперед. С другой стороны, в русской классической литературе эта же идея когда-то получила уже полное осуждение: в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». В книге классика она получила воплощение в фигуре Лужина, который так излагал свои принципы: «Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо всё на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел...». Так вот, самым отвратительным, «низким человеком» в романе Достоевского оказывается не убийца-Раскольников, не проститутка-Мармеладова и даже не педофил-Свидригайлов, а именно либерал-Лужин. «Преступление и наказание» было написано в далеком 1866-ом году. С тех пор прошла уйма времени. Многое изменилось. Например, Лужины получили власть.

НОЖ В СПИНУ

Либералам нельзя отказать в любви к народу. Они не прочь поплакать о его прошлом и настоящем, о раскулаченных, депортированных и репрессированных при Сталине или обокраденных чиновниками и обманутых российской пропагандой гражданах при Путине. Иногда, правда, складывается впечатление, что им более люб народ страдающий. О другом народе, его успехах и победах они почти не вспоминают. Нет, нельзя сказать, что либералы не любят народ, не желают ему блага, но любовь либерала – это особая любовь, как правило ограниченная кошельком, как и свобода, проповедниками которой они являются. Слезы слезами, они ничего не стоят. Зато свобода стоит. Ее цена – сумма с определенным количеством нулей или определенное количество квартир, машин, или приличный кусок земли, ее цена – собственность. Поэтому они все-таки голосуют за Ельцина, даровавшего россиянам право собственности и лишившего собственности большинство.

Либеральные идеологи и революционеры прошлого многое сделали, чтобы право собственности было признано «неприкосновенным и священным». И по мере того, как это право вместе с либеральными представлениями о свободе и равенстве утверждалось в обществе и государстве, либерализм утрачивал свой революционный характер. И рано или поздно должен был настать тот момент, когда он в лице его предводителей оскалил бы зубы против наступающего ему на пятки движения социалистов, и ушел в реакцию, испугавшись потерять то, что было добыто в кровавых революционных бойнях. Реакция является составным элементом почти любой революции. Она обусловлена желанием определенного класса или прослойки закрепить свое господствующее положение, которого он или она добились в ходе революционной ломки. Тогда эта прослойка, этот класс наносит удар в спину, совершает предательство революции и тех народных масс, которые были ее движущей силой. Так было и в пору расправ Кромвеля над диггерами и левеллерами, анархическими и коммунистическими движениями английской революции, и в пору термидорианского переворота в годы Великой французской революции.

Один из примеров такого предательства мы находим во французской революции 1848 года, должно быть, переломном для либеральной буржуазии момента, когда она, наконец, продемонстрировала свой контрреволюционный потенциал во всей полноте. Революция, по выражению Маркса, двигающаяся «по нисходящей линии», начинавшаяся с пения «Марсельезы» и восстания рабочих, закончилась приходом к власти диктатора Луи Наполеона, бледного подобия, а скорее карикатуры, своего великого дяди Наполеона I.  Ну что же, остается только повторить слова классика о том, что история повторяется дважды, «первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса». Наполеон III, несмотря на огромные амбиции и участие в ряде европейских войн, закончит свое правление седанской катастрофой, разгромом во франко-прусской войне (1870-1871), послужившим прологом к дням Парижской коммуны (18 марта – 28 мая 1871 г.). Впрочем, это уже совсем другая история.

Революция 1848 года началась 22 февраля как восстание против коррумпированного режима короля Луи-Филиппа, действующего в интересах узкой прослойки финансовой буржуазии и наживающегося на эксплуатации национальных богатств. Режим пал, и у французского пролетариата появилась надежда не только на правовое переустройство Франции, но и на социальные перемены, что было особенно актуально в условиях бушевавшего тогда экономического кризиса. Лидеры социалистов Луи Блан, Александр Альбер, Армен Барбес, Огюст Бланки добились принятия ряда декретов: о сокращении рабочего дня до 10-ти часов в Париже и до 11-ти в провинции, о снижении цен на хлеб, о приеме рабочих в национальную гвардию и ряд других. Отдельным декретом были учреждены «Национальные мастерские», дававшие безработным возможность заработка. Наконец, Временным правительством было введено всеобщее избирательное право. Однако все эти уступки со стороны либеральной буржуазии, возглавившей страну после крушения монархии, оказались лишь временными. На то, чтобы повернуть вспять, революции потребовалось всего несколько месяцев. Сначала 16 апреля была разогнана 100-тысячная демонстрация рабочих в Париже, затем, после провокации 15 мая во время народной демонстрации в Бурбонском дворце, социалисты были подвержены преследованиям, а чуть более чем еще через месяц пролетарское движение было утоплено в крови.

Июньское восстание, ставшее кульминацией революции и вызванное закрытием «Национальных мастерских», дававших хлеб десяткам тысяч рабочих, оказалось отчаянной, последней попыткой обезглавленного уже парижского пролетариата продолжить революцию. Еще накануне восстания, ожидая социального взрывая после закрытия «мастерских», либеральное правительство объявило об осадном положении и предоставило неограниченные полномочия военному министру, генералу Луи Эжену Кавеньяку. Последнему и принадлежит честь оказаться палачом парижских рабочих. В результате устроенной либералами бойни погибло до 11 тысяч человек, до 25 тысяч человек было подвержено аресту.

Июньские расправы окажут сильнейшее воздействие на Александра Герцена, свидетеля революционных событий 1848 года, навсегда оттолкнув его от либерального западничества и уведя на путь социализма. В своей книге «С того берега», написанной под влиянием увиденного и пережитого во Франции, Герцен выносит справедливый приговор французским либералам. Имеет смысл здесь привести большую цитату из его книги.

«Либералы долго играли, шутили с идеей революции и дошутились до 24 февраля. Народный ураган поставил их на вершину колокольни и указал им, куда они ведут и куда ведут других; посмотревши на пропасть, открывавшуюся перед их глазами, они побледнели; они увидели, что не только то падает, что они считали за предрассудок, но и все остальное, что они считали за вечное и истинное; они до того перепугались, что одни уцепились за падающие стены, а другие остановились кающимися на полдороге и стали клясться всем прохожим, что они этого не хотели. Вот отчего люди, провозглашавшие республику, сделались палачами свободы, вот отчего либеральные имена, звучавшие в ушах наших лет двадцать, являются ретроградными депутатами, изменниками, инквизиторами. Они хотят свободы, даже республики в известном круге, литературно образованном. За пределами своего умеренного круга они становятся консерваторами. Так рационалистам нравилось объяснять тайны религии, им нравилось раскрывать значение и смысл мифов, они не думали, что из этого выйдет, не думали, что их исследования, начинающиеся со страха господня, окончатся атеизмом, что их критика церковных обрядов приведет к отрицанию религии.

Либералы всех стран, со времени Реставрации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастного, во имя страданий притесненного, во имя голода неимущего; они радовались, гоняя до упаду министров, от которых требовали неудобоисполнимого, они радовались, когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлеклись наконец, что перешли собственные желания. Они опомнились, когда из-за полуразрушенных стен явился – не в книгах, не в парламентской болтовне, не в филантропических разглагольствованиях, а на самом деле – пролетарий, работник с топором и черными руками, голодный и едва одетый рубищем. Этот "несчастный, обделенный брат", о котором столько говорили, которого так жалели, спросил, наконец, где же его доля во всех благах, в чем его свобода, его равенство, его братство. Либералы удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок!».

Суть либеральной «революционности», оканчивающейся неизменным ударом в спину левых, авангардных движений, с того момента мало поменялась. Мы можем вспомнить расстрелы либералами демонстраций июля 1917 года или их союз с карателем-Корниловым, должным задушить советскую демократию в августе того же года. Мы можем обратиться к событиям совсем недавним на Украине и увидеть катастрофические последствия для левых их поддержки либерального протеста 2014 года, обернувшегося усилением шовинистических настроений, всплеском национализма и антикоммунизма. Глядя на опыт прошлого, стоит ли задаваться вопросом, почему большая часть левых не спешит вливаться в ряды либерального, буржуазного протеста? Ведь мы-то, в отличие от многих наших либеральных оппонентов, знаем историю.

БЕССЛАВНАЯ ИСТОРИЯ ЛИБЕРАЛИЗМА

Сколь много слов было сказано, сколько слез пролито либералами над могилами жертв «тоталитарных режимов» XX века, жертв, количество которых, правда, либералам бывает сложновато запомнить. Простодушно округляя тысячи до миллионов, а миллионы до сотен миллионов, либералы рассказывают драматическую, захватывающую историю XX века. И правда, кто из нас не любит страшных историй и мелодрам? Все эти слезы, слова, все эти жесты, отметающие всякое возражение как святотатство, – есть, как утверждают они, память о похоронных листах великих надежд человечества, о жертвах экспериментов социальных фантазеров. Вот и выходит, что капитализм, хоть и плох, но альтернативы ему нет.

Все эти истории, все это лицемерное, ханжеское действо, беспрерывно, с навязчивостью невротика, повторяющееся из года в год, защищает главный миф капиталистического мира – миф о безгрешности победителя, миф о непогрешимости «денежного мешка», в качестве которых выступает глобальный капиталистический Запад. Стоит ли удивляться поэтому, что наш либерал, как и либерал всякой периферийной страны, западник, стоит ли удивляться тому, что у этого защитника буржуазной собственности благословенной и желанной родиной для его и его детей как правило оказывается тот самый «денежный мешок»? Но стоит ли нам, в то же самое время, разделять веру в безгрешность победителя, в непогрешимость «денежного мешка»?

Возьмем, для примера, родину либерализма – Англию, где принципы означенной идеологии утвердились раньше, чем где бы то ни было, еще в конце XVII века. Не эта ли родина гражданских свобод на протяжении двух веков осуществляла безудержный грабеж и захват периферийных территорий, будучи самой крупной колониальной империей мира? Не эта ли либеральная держава является причиной самых масштабных «голодоморов» в истории человечеств? Так голодные годы в Британской Индии с 1875-ого по 1900-й обошлись 26-ю миллионами смертей. Голод в Бенгалии 1943 года унес до 9-ти миллионов. Голод в Индии 1942-43 гг. стоил более 5-ти миллионов. И т.д.

Не эта ли либеральная держава является одной из изобретательниц концлагеря, которым так любят пугать либералы и который был применен британцами для содержания буров в годы войны с ними в 1899-1902 годах? При этом заключались в лагеря не только военнопленные, но и мирные жители вместе с семьями.

Не эта ли твердыня либеральных ценностей прибегала к откровенному насилию и разрушению экономик стран-конкурентов для освоения новых рынков? Пример, решение вопроса продвижения первых фабричных текстильных товаров в 70-е гг. XVIII века. В мире в это время выше ценились индийские и восточные ткани, а не английские, более низкого качества. Англичане быстро нашли, как потеснить конкурента. Как именно, пишет историк Александр Тарасов: «Англичане решили эту проблему строго «либерально» и в духе «свободы торговли»: захватили главный центр индийского текстильного производства – Бенгалию, разрушили ее, разграбили и сознательно разорили бенгальских текстильщиков. Причем «пионеры либерализма и свободного рынка» сочли нужным уничтожить конкурентов физически. Метод был тот же, что и в Ирландии: искусственно организованный голод. [Имеется в виду голод во время завоевания Ирландии Кромвелем в 1649-1653 гг., обошедшегося сокращением населения страны до четверти]. В 1769 – 1770 гг. в разграбленной англичанами Бенгалии разразился голод, который унес треть населения – 7 млн чел., а по другим подсчетам – все 10 миллионов. В 80-х – 90-х гг. XVIII в. трагедия в Бенгалии повторилась – и теперь от голода вымерла уже половина населения – 10 млн чел». Вот как завоевывала место на рынке продукция первых фабрик, вот посредством чего на рынке утверждалась промышленная английская революция.

Наконец, нельзя не сказать о том жутком мире для миллионов рабочих, который представляла из себя индустриальная Англия, – Англия, на заводах и фабриках которой заживо сгнило не одно поколение, с самых малых лет отягощенное невыносимым трудом, болезнями и полуголодным существованием. И без преувеличения можно сказать, что условиям жизни английского рабочего, – средняя продолжительность жизни которого составляла к 40-м годам XIX-го века 15 лет! – должно быть, ужаснулся бы иной заключенный ГУЛАГа. По сути, мы имеем дело с классом, над которым совершалось в течение десятилетий преступление медленного убийства. Энгельс писал об этом:

«…Если общество ставит сотни пролетариев в такое положение, что они неизбежно обречены на преждевременную, неестественную смерть, на смерть насильственную в такой же мере, как смерть от меча или пули; если общество лишает тысячи своих членов необходимых условий жизни, ставит их в условия, в которых они жить не могут; если оно сильной рукой закона удерживает их в этих условиях, пока не наступит смерть, как неизбежное следствие; если оно знает, великолепно знает, что тысячи должны пасть жертвой таких условий, и всё же этих условий не устраняет, — это тоже убийство, в такой же мере как убийство, совершённое отдельным лицом, но только убийство скрытое, коварное, от которого никто не может себя оградить, которое не похоже на убийство, потому что никто не видит убийцу, потому что убийца – это все и никто, потому что смерть жертвы носит характер естественной смерти, потому что это не столько грех содеянный, сколько грех попустительства. Тем не менее это остаётся убийством».

Но почему, почему английская нация не плачет, не бьется лбом об стены с мольбами о прощении и покаянии? Почему английская буржуазия не посыпает голову пеплом и не просит прощения у своего народа и мира за десятки преступлений, совершенных ей в прошлом? Почему мы не слышим даже слова об этом? Ведь Германия покаялась за нацизм. Российские чиновники признают «кровавые ошибки» советского прошлого. Может, и либеральной Англии покаяться за такое свое либеральное прошлое? Что? Они не проигрывали мировую войну, и холодную войну тоже? Они представляют сторону победителя? Ах да… Ну, все нормально тогда. Расходимся, ребята.

ЛИБЕРАЛИЗМ И XX-Й ВЕК

Либерализм в XX веке пережил сильнейшие в своей истории испытания. Это и обострение классового противостояния в первой половине XX века, и мощнейший кризис 30-х годов, и большевистская революция в России, и усиление роли государства в экономике, и политическое и моральное банкротство либеральных режимов перед фашизмом, и две мировых войны в центре Европы. Вполне вероятно, что означенный век вообще был последним веком ее безграничной гегемонии. Так это или нет, будет зависит от сохранения буржуазией, выражением мировоззрения которого и является либерализм, своего господствующего положения.

Первая половина и середина XX века ознаменована была огромными уступками рабочему классу. Буржуазия, напуганная возможностью социального взрыва, наподобие того, какой произошел в России в 1917-м, допустила до власти социал-демократов, которые, хотя и проводили социальную политику, были гораздо покладистее радикальных левых, большевиков и анархистов. Так в Англии к власти пришла умеренно левая лейбористская партия, во Франции Радикальная партия, в Швеции на фоне кризиса начала 30-х власть взяла Социал-демократическая рабочая партия во главе с Пер Альбин Ханссоном, которая же при поддержке профсоюзов впоследствии станет архитектором прославленной «шведской модели», в Норвегии благодаря мировому кризису 30-х установилась на десятилетия гегемония Рабочей партии, в Дании также власть взяли социал-демократы. Все эти партии явили пример социального либерализма. Класс буржуазии шел на повышение зарплат, расширение соцгарантий, сокращение рабочего дня в обмен на сохранение собственности и своего положения. Политика соглашательства, как должно быть ясно в силу противоположности интересов капиталистических классов, могла иметь лишь временный характер и, дойдя до определенного момента, была свернута. С другой стороны, она продемонстрировала гибкость и приспосабливаемость западного капитализма. Был, однако, у европейских стран и другой путь. Те буржуа, кому социалисты оказались не по карману, сделали ставку на фашистов.  Чем этот выбор закончился, думаю, объяснять не стоит. К проблеме этого выбора Запад движется снова, как и век назад. Как и век назад чувствуется приближение кризиса капитализма, как и век назад становятся слышны все громче и громче голоса крайне правых и голоса умеренно левых: Берни Сардерса, Джереми Корбина. И лозунг, выдвинутый когда-то Розой Люксембург «Социализм или варварство» далеко не утратил своей актуальности. Какой выбор мир сделает завтра, увидим.

Как уже было сказано, уступки со стороны буржуазного класса не могли длиться бесконечно. И в 70-е гг. XX века маятник, наконец, качнулся обратно, уже в пользу капитала. С этого момента начинается эра неолиберализма, «второго издания» либерализма. В последнем своем варианте он получает наиболее свое законченное, рафинированное выражение, очищенное от лишних политических формул и сосредоточенное главным образом на экономике. В основе его теории идея расширения рыночных свобод, снижения доли и роли государства в экономике, идея того, что многие, если не все проблемы человечества, может решить рынок, что только свободный рынок спасет индивида от тирании государства и социальных институтов.

Указанной идеологии посвящена книга марксиста Дэвида Харви «Краткая история неолиберализма», увидевшая свет в 2005 году. В ней он пишет: «C 1970-х годов в большей части государств мира наметился серьезный поворот в сторону неолиберальной экономической политики и мышления. Дерегулирование, приватизация и уход государства из сферы социального обеспечения стали повсеместной практикой. Почти во всех странах — от новых государств, образовавшихся в результате распада Советского Союза, до таких стран с социальной демократией старого образца, как Новая Зеландия и Швеция, – в том или ином виде, сознательно или под давлением мировых сил, были восприняты идеи неолиберализма. …защитники неолиберализма сегодня занимают ведущие позиции в области образования (в университетах и других «мозговых» центрах), в средствах массовой информации, в советах директоров корпораций и финансовых организациях, в ведущих государственных институтах (министерство финансов, центральные банки). Они заняли «круговую оборону» в таких мировых институтах, как Международный валютный фонд (IMF), Всемирный банк, Всемирная торговая организация (ВТО), которые занимаются регулированием мировых финансовых потоков и торговли. Короче говоря, неолиберализм стал основным образом мышления по всему миру».

Влияние неолиберальной доктрины на своей шкуре испытали и граждане России в пору «шоковой терапии», которая проводилась младореформаторами во главе с Е. Гайдаром в 90-е гг.. Она предполагала дерегуляцию внутреннего рынка, либерализацию цен, широкую приватизацию. По подобному же сценарию осуществлялись реформы и в других странах бывшего СССР и Восточной Европы. Эта политика, как утверждают ряд исследователей в лице того же Д. Харви, Н. Кляйм, проходила под прямым давлением международных организаций, таких как МВФ и Всемирный банк. Разрушенные в итоге экономики указанных стран стали настоящим подарком для Запада и его корпораций, получивших новые рынки сбыта, рабочей силы, интеллектуальные и кадровые ресурсы. Так ВВП России за 90-е гг. сократился наполовину. В то же самое время за период с 1989-ого по 1999-й гг., согласно официальным данным МИД, из страны эмигрировало, преимущественно в США, Германию, Канаду, Израиль и Финляндию, 1 миллион 46 тыс. человек, а смертность к середине 90-х увеличилась в 1,4 раза. Потери, сопоставимые с военными. Так что судите сами об ударе, который нанесен был нашей стране либералами. Однако влияние неолиберализма и международных организаций на экономику и социальную сферу постсоветских стран прослеживается и сейчас. Так проект грабительской пенсионной реформы, одобренный Госдумой РФ в 2018 году, был подготовлен и составлен правительством РФ на основе рекомендаций, данных за год до этого МВФ.  В них МВФ предлагал в РФ повысить пенсионный возраст для женщин до 63-х лет, для мужчин до 65-ти. Эти цифры абсолютно совпадают с теми, которые содержались в первоначальном варианте пенсионного законопроекта. Делайте выводы сами.

ЦЕНА СОЦИАЛЬНЫХ ЭКСПЕРИМЕНТОВ

Марксистов нередко упрекают в том, что их попытки претворить теорию в жизнь уж слишком многого стоят, что они-де делают очень дурно, проводя свои социальные эксперименты с народами и обрекая их на ускоренную индустриализацию, сокращение неравенства, развитие образования, науки и социального обеспечения. Делается все это, с точки зрения либералов, за счет рабского труда, тюрем и лагерей, а ведь можно и по-другому, без насилия над природой человека и экономикой. Как именно? Давайте же обратимся к самим либералам и их наставникам. Может, они, действительно, научат нас, как можно без насилия?

Ключевыми фигурами современного либерализма являются представители австрийской экономической школы Фридрих фон Хайек и Людвиг фон Мизес, экономист чикагской школы Милтон Фридман и члены основанного ими в 1947 году в Монтрё общества «Мон Пелерин». Все они стали оформителями неолиберальной идеологии, о влиянии которой уже было сказано выше. Стоит сказать, что неолибералы из «Мон Пелерина» далеко не сразу завоевали популярность и признание в среде экономистов. До конца 60-х в экономике все еще доминировала кейнсианская модель, названная так по имени ее создателя выдающегося английского экономиста Джона Кейнса, предполагавшая активное вмешательство государства, в том числе в вопросе перераспределения богатства между классами (так называемый «кейнсианский компромисс»). Однако очередной экономический кризис, выпавший на 1973 год, заставил капиталистов в очередной раз пересмотреть свои взгляды на экономику. Тут и подвернулась идеология «нового» либерализма. И вот за выдающиеся заслуги в области экономической науки, за «анализ взаимозависимости экономических, социальных и институциональных явлений» в 1974 году фон Хайек получает Нобелевскую премию, а через два года – Милтон Фридман. В общей сложности за последующую историю своего существования общество «Мон Пелерин» возьмет 8 премий с профилем изобретателя динамита. Однако, как утверждает Дэвид Харви, «премия по экономике, хотя и ассоциировавшаяся по-прежнему с Нобелем, на деле не имела ничего общего с премиями по другим дисциплинам, оставаясь под жестким контролем банковской элиты Швеции».

Но не будем подвергать сомнению вклад неолибералов в экономическую теорию, так же как и не будем останавливаться на разборе слишком обширного для данной статьи их теоретического наследия, а ограничимся лишь кратким обзором наиболее известной работы гуру неолиберализма фон Хайека «Дорога к рабству». Написана она была в далеком 1944 году в Лондоне. 1944 год – время полного морального, военного и экономического превосходства СССР во Второй мировой войне. Также это время максимального сближения США и СССР, двух сильнейших мировых держав, и не только в военном и дипломатическом, но и в экономическом плане, о чем можно говорить, учитывая проводимую Рузвельтом кейнсианскую политику, введение социальных программ для населения, усиление роли государства в экономике. У многих западных интеллектуалов возникают предположения о будущем слиянии двух систем или даже поглощении одной системы другой. И если у одних эта идея конвергенции вызывает воодушевление, то у других – панику. «Итак, социализм вытеснил либерализм и стал доктриной, которой придерживаются сегодня большинство прогрессивных деятелей», – драматизируя, пишет Хайек в своей популярной книжке. И это обстоятельство приводит австрийского экономиста в ужас и негодование, ведь, социализм так-де страшен, так опасен. И далее на протяжении всей книги Хайек изливает потоки обвинений и откровенной клеветы на социализм и социалистов. И, надо сказать, этот поток до сих пор доносится до нас в абсолютно бредовых, как с политологических, так и с экономических точек зрения, суждениях адептов свободного рынка. Вот некоторые перлы из книги. Хаек утверждает, например, что «корнем всех зол общества XIX столетия они[социалисты] считали свободу мысли». Интересно, не социалисты ли в прошлом более всех терпели от несвободы мысли? И у какого социалиста он это вообще вычитал? Или Хайек утверждает, что монополии появляются вовсе не в силу рыночной конкуренции, когда крупные фирмы поглощают более мелкие, а монополии-де создает «нехорошее государство».    Или утверждает, что Гитлер был социалистом на основании того, что вмешивался в экономику, а нацистское государство осуществляло планирование. Ну что же, можно тогда и Южную Корею, и США времен Рузвельта назвать «социалистическими государствами». Так промышленность США в военные годы работала во многом по государственным заказам, предполагавшим планирование. В упомянутой Южной Корее вообще на протяжении ряда десятилетий, с 1962-ого по 1996-й год, действовали пятилетние планы экономического развития, хотя страна от этого не переставала быть капиталистической. Или Хайек вообще отождествляет понятия коллективизм с тоталитаризмом и планированием, отрицая пользу и целесообразность вообще каких-либо общественных целей и задач. Ну и самое главное. Хайек доказывает, что всякие посягательства на буржуазную собственность и свободу предпринимательства неизбежно ведут к рабству. Заглядываешься на добро капиталиста? Дело плохо, говорит либерал, ты в полшаге от рабства. Считаешь, что есть какие-то иные общественные идеалы, кроме золотого тельца? Вдвойне плохо, уничтожить, пока на всех не опустился очередной железный занавес. Для общества не могут быть иных идеалов, иной власти, кроме тотальной власти рынка, иных задач, кроме потребления и продажи. Неравенство – это свобода. Справедливость – это рабство. Всем заткнуться и марш строем в гипермаркет!

Но перейдем теперь от теории либеральной «свободы» к ее практике. Первым полем неолиберальных экспериментов становятся страны Чили и Аргентина. В обеих странах в ходе военного переворота в 70-е годы устанавливается хунта, в Чили в 1973 году во главе с Аугусто Пиночетом, в Аргентине в 1976 году – с Хорхе Виделой. Авторитарные режимы обеих стран, поддерживаемые США, проводят репрессивную политику по отношению к оппозиции, инакомыслящим, в первую очередь по отношению к левым, ограничивают свободу слова. Печально известна история с 40-ка тысячами заключенных, содержащихся на Национальном стадионе Чили в Сантьяго, многих из которых подвергали пыткам и убивали. Также Пиночетом был выстроен ряд концлагерей для политзаключенных, в которых хунта организовывала убийства неугодных. И на фоне этого осуществляются либеральные рыночные реформы, принесшие народам Аргентины и Чили долгожданную свободу рыночных отношений посредством известной нам «шоковой терапии». В Чили реформы проводятся при непосредственном участии чилийских учеников Милтона Фридмана, прозванных «чикагскими мальчиками». На Вестнике Буре выходила статья Олега Исаева «Чилийская экономическая сказка», посвященная разбору успехов Чили при Пиночете. Здесь же ограничимся цитатой историка Александра Тарасова, писавшего о данном вопросе: «Последствия «шоковой терапии» в Чили, как и у нас, были катастрофическими. ВНП за год сократился на 19 % (это выяснилось после падения Пиночета, официальная статистика времен диктатуры называла то 12,9 %, то 15 %), промышленное производство упало на 25 %, спад в строительстве превысил 50 %. Стоимость жизни (опять же по официальным, явно приукрашенным данным) выросла в 3 с лишним раза. Безработица выросла до 20 %, а в отдельных районах – до 30 и даже 40 %, чего не было в Чили даже во времена Великой Депрессии. Это при том, что из 460 государственных предприятий 276 уже были возвращены прежним владельцам или проданы в частные руки. Разорилось свыше 1200 средних и мелких предприятий. Иностранным (в первую очередь из США) инвесторам был разрешен вывоз 100 % прибыли». Неолиберальная политика Виделы, проводимая в Аргентине, также вызвала снижение уровня жизни, спад промышленного производства и рост имущественного неравенства.

Надо сказать, что неолибералы отнеслись с большим воодушевлением к политике, осуществляемой в указанных странах, в особенности к политике Пиночета. Хайек даже призывал Тэтчер, которая была под огромным влиянием учения австрийского шарлатана, взять за образец Чили для проведения схожих реформ. Тэтчер сказала тогда, что это «потрясающий пример реформы, который может нас многому научить». Милтон Фридман также отмечал: «Если говорить о чилийском бизнесе, то по-настоящему важная вещь заключается в том, что свободный рынок позволил построить свободное общество». Ну что же, можно поздравить либералов с таким результатом, с построением «свободного общества». Социальный эксперимент удался…

За этими социальными экспериментами последуют неолиберальные эксперименты в Восточной Европе и России, на территории полуразрушенного войной Ирака и в ряде других точек земного шара. Не знаю, как там с построением «свободного общества», но почти все эти эксперименты окончились экономическим коллапсом. Что, впрочем, очень даже сыграло на руку экономикам западных стран, избавившимся от конкурентов и получившим новые рынки. Такова цена неолиберальных проектов.

ПОЧЕМУ НАМ НЕ ПО ПУТИ

Левые, в отличие от своих оппонентов, не гарантируют защиты той «свободы», которую безуспешно пытаются отстоять либералы, – «свободы», обеспеченную коммерческим интересом. Левые с сомнением смотрят на такую «свободу», противопоставленную возможностям и средствам большинства. И левые, действительно, считают, что такая «свобода» не заслуживает ни защиты, ни сохранения. Так что либералы, воспевающие эту «свободу», правы. Левые враги «свободы», – свободы, позволяющей эксплуататору свободно эксплуатировать, свободно распоряжаться и свободно присваивать труд и жизни свободных трудящихся. Левые враги такой «свободы» в той же мере, в какой они враги всякого свободного рабства. Но не набили ли эти речи о свободе, множимые либералами и их союзниками, оскомину?

Нет, левые так не считают. Либерализм даровал возможность наслаждаться свободой имущему меньшинству, но задача теперь состоит в том, чтобы эта свобода стала доступна всем. Прогрессивные левые видят предпосылки этого уже сейчас во все возрастающих производительных силах, в новых технологиях, ждущих своего применения, технологиях, должных в будущем разрушить буржуазное рабство. Либерализм дал иллюзию политического и юридического равноправия, задача левых состоит в том, чтобы эта иллюзия стала реальностью, а для этого необходимо осуществление реальной, а не номинальной демократии, власти рабочего большинства. Когда-то классики марксизма назвали такую демократию «диктатурой пролетариата». Противники социалистов пытались и пытаются очернить это понятие, акцентируя внимание невежественной публики на грозном слове «диктатура». Что ж, стоит прояснить, что слово «диктатура» не есть синоним тирании. Оно пришло к нам из Древнего Рима времен республики. Диктаторами тогда назывались политики, которые на время чрезвычайных ситуаций, войны, гражданских распрей, получали самые широкие полномочия и теряли власть, когда эти распри или войны прекращались. Рассматривая с этих позиций указанное понятие, мы видим, что диктатура пролетариата, являясь реальной демократией, властью трудящегося большинства, – осуществляемой, правда, все еще в классовом обществе, – носит временный характер. Она исчезнет вместе с исчезновением классовых различий и государства в будущем. В этом смысле выражение «диктатура пролетариата», введенное Марксом, – очень удачно, и в большей степени, нежели так превозносимое «либеральная демократия». И если социалисты признают временный характер «диктатуры пролетариата», то либералы всем доказывают, что их власть буржуазии, пусть и прикрытая парламентскими формами, должна продолжаться вечно. Впрочем, прогрессивные левые не фетишизируют и не сакрализируют слова, в отличие от своих оппонентов, осуществляющих демократию посредством словоблудия и пустых конституционных формул, о которых сами же норовят потом вытереть ноги. Для левых важно содержание, важен смысл, а не обертка.

Либерализм, являясь идеологией и мировоззрением господствующего класса, пытается распространить свое влияние на все общество точно так же, как когда-то феодалы в союзе с духовенством Европы пытались распространить и навязать догматическое христианство всему обитаемому миру. Они не только объявляют бесноватыми тех, кто противится их вере, но и совершают крестовые походы во имя нее в дальние страны: Югославию, Ирак, Сирию, Афганистан, походы, инспирированные Ватиканом современного либерализма – США. Стоит только гадать, кто следующий? Ирак, Северная Корея, Китай? Либералы так же ханжески лицемерны и так же безжалостны, как и их феодальные предшественники в вопросе отстаивания интересов имущих классов, так же изощрены в оболванивании и одурманивании масс, уверенных в непогрешимости твердыни либеральных свобод и буржуазной демократии, этих иллюзорных божков, за ликом которых проступает все тот же знак червонца на доске.

В особенности отвратительны либералы мировой капиталистической провинции, к которой с 90-х годов можно относить и Россию. С сожалением глядя на положение народа своей страны, проливая слезы над его судьбой, они и пальцем не пошевелят, чтобы в действительности, а не на словах, изменить его жизнь, но зато с брезгливостью посетуют на испорченный менталитет и вообще какую-то второсортность населения «этой страны». По-лакейски перенимая привычки и наряды своих покровителей – имущих господ, которые давно уже, по крайней мере в своих фантазиях, связали судьбу свою и своих детей с глобальным Западом, – они и сами верят в свою исключительность. Что, например, позволяет иным их представителям по-мещански рисоваться перед взором своих соотечественников  с бокалом вина стоимостью в годовую зарплату школьного учителя или кичится количеством нулей на ценниках тех шмоток, которые на них надеты. Что, вообще-то, считается очень дурным тоном даже в тех странах, которые они принимают за образец для подражания. В общем, полный тупик.

Совершенно очевидным должно быть, исходя из всего вышесказанного, почему левые в массе своей не бегут участвовать в либеральном протесте, почему левые стремятся всячески откреститься от либеральной оппозиции почти в такой же степени, в какой они отмежёвываются и от российской бюрократии, видя в этих двух противоположностях абсолютное классовое единство. Более того, левые утверждают, оглядываясь на опыт либеральных переворотов в соседних странах бывшего СССР, что никакая либеральная оппозиция не в состоянии дать ответ на вызовы современности, отвечающий интересам развития нашего общества. Такой ответ мы можем найти лишь в революционном, – надеемся, мирными методами, – преобразовании существующей социальной и экономической системы, демонтажа капитализма и создания с опорой на трудящееся большинство нового, более справедливого мира. Этот новый мир – социализм.

Авторы: Александр Ру

Публикация сайта «Вестник Бури»

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Томас Гоббс. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского. – http://lib.ru/FILOSOF/GOBBS/leviafan.txt_with-big-pictures.html

Джон Локк. Два трактата о правлении. –  http://grachev62.narod.ru/lock/content.html

Адам Смит. Исследование о природе и причине богатства народов. - http://www.vixri.com/d/Adam%20Smit%20-%20Issledovanie%20o%20prirode%20i%20prichinax%20bogatstva%20narodov.pdf

Алексис де Токвиль. Демократия в Америке. –  http://grachev62.narod.ru/tokvill/content.html

Джон Стюарт Милль. О свободе. – http://old.inliberty.ru/library/491-o-svobode

Н. Бердяев. Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии. - http://www.vehi.net/berdyaev/neraven/index.html

А. Герцен. С того берега. –  http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0430.shtml

К. Маркс. 18 брюмера Луи Бонапарта. – https://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/18br/index.html

Ф. Энгельс. Положение рабочего класса в Англии.–  https://www.marxists.org/russkij/marx/1845/working_class_england/index.htm

Ф. фон Хайек. Дорога к рабству. –  http://www.library.fa.ru/files/Hayek-Road_to_Serfdom.pdf

А. Тарасов. Г-н Фергюсон, пламенный фальcификатор. –  http://scepsis.net/library/id_2289.html

А. Тарасов. Хватит врать о Пиночете! –  https://scepsis.net/library/id_558.html

О. Исаев. Чилийская экономическая сказка. –  http://vestnikburi.com/chilijskaya-ekonomicheskaya-skazka/

Дэвид Харви. Краткая история неолиберализма. – https://libking.ru/books/sci-/sci-politics/261792-devid-harvi-kratkaya-istoriya-neoliberalizma.html

Наоми Кляйн. Доктрина шока. Расцвет капитализма катастроф.  – http://werter.ru/files/Nezalejnie/The_shock_doctrine_rus.pdf